Ищущий Битву - Страница 33

При этих словах добрый рыцарь мечтательно возвел глаза вверх, но, не обнаружив там искомого прекрасного лица, выдержал подобающую случаю паузу и продолжал:

– Раны были неопасны, но я потерял много крови, а что горше всего, мой жеребец, мой прекрасный Бутон! Десяток стрел, летевших в меня, навеки прервали его бег. Он пал, как воин на поле боя, закрыв меня собой, и мне до сих пор невыразимо больно, когда я думаю, что воронье стало грязным могильщиком моего верного боевого друга.

Барон вновь загрустил.

– Упав с коня, я лишился чувств и пролежал, оглушенный, может, час, а может, и более, пока смертельная схватка не утихла. В сознание меня привело чье-то смрадное дыхание прямо у моего лица. Открыв глаза, я обнаружил толстого сарацина, склонившегося надо мной и пытающегося сорвать с меня золотую рыцарскую цепь. За поясом у мародера торчал кривой персидский кинжал дшенби в богатых ножнах. Судя по одежде негодяя, он наверняка вытащил его у какого-нибудь знатного сарацинского воина, павшего в этой битве.

От слабости я едва мог пошевелиться, но, призвав на помощь имя Божье, я иссилился выхватить этот кинжал и вонзить его в живот сарацина. Истошно закричав, он рухнул на меня, заливая все вокруг своей черной кровью. Он был очень тяжел, а я слаб от множества ран.

Время шло, и мне стало ясно, что, если Господь не пошлет мне подмоги, вашему покорному слуге останется только умереть, задохнувшись, как рыбе, выброшенной на берег. Согласитесь, мессир Вальдар, нелепая смерть для благородного рыцаря. Уж и не знаю, сколько я так лежал, то теряя сознание, то вознося молитвы Господу, но Вседержитель услышал мои молитвы и послал мне ангела-спасителя своего в образе Мизары.

– Сарацинка? – удивился я.

– Да.

– Прелестная пери?

– Напротив. Она годилась мне в матери. Мизара жила в Джеле и пришла на место нашей последней схватки, чтобы отыскать своего единственного сына, погибшего в этой сече. На мое счастье, она услышала стон, исходящий из-под убитого разбойника, и уж совсем чудо, что она решила спасти меня. Целый год я прятался на женской половине в ее доме, пока она врачевала мои раны, и утраченные силы постепенно возвращались ко мне.

– Что же с ней стало далее?

– Увы, она погибла в пламени пожара, когда граф Уильям Невилл штурмовал Джелу. Мир ее праху! Воистину она была святой женщиной, и я с горестью вспоминаю о ней как о второй своей матери.

– Что же было дальше?

– Дальше? В числе первых, кто ворвался в Джелу, был мой милый братец Арсул.

Барон похлопал сидящего рядом юношу, которому на вид можно было дать не более восемнадцати лет, но статью своей и ловкостью он производил впечатление весьма умелого и опытного воина, подающего большие надежды в многотрудном рыцарском искусстве.

– Когда наш отец услышал о сражении под Джелой, эта новость поразила его, как удар грома. Он пожелал сам поднять крест и направиться в Палестину, но годы его были уже не те. А было время, – предался воспоминаниям барон, – когда имя Ульриха фон Шамберга звучало для врагов нашего императора грозной музыкой. Фридрих верил ему и где-то даже любил, хотя нрав у нашего отца был крутой и своевольный.

Десятки раз барон Ульрих фон Шамберг разворачивал свое знамя с Атакующей Рысью над передовыми отрядами своего сюзерена. Но… Великая слава и великое множество ран – вот все, что досталось ему за годы беспрестанных битв. Когда отец понял, что не сможет доехать до Палестины и свершить задуманное деяние, он сильно захворал.

Для такого гордого и могучего человека, каким был наш отец, чувствовать свою слабость было худшей из бед. Тогда он снарядил в дорогу новый отряд и направил с ним Арсула, велев никому не возвращаться назад, пока не будет найдено мое бренное тело, чтобы упокоить мой прах в родовой усыпальнице Шамбергов…

«Интересно, как он представлял себе это?» – невольно подумал я, вспоминая, что остается от трупов в песках Святой Земли уже эдак дня через три.

– …На наше счастье, Арсул своей неуемной отвагой снискал благосклонность лорда Невилла, и тот позволил ему примкнуть со своим отрядом к английской армии. И вот мы вновь обрели друг друга. Представляете, какова была наша радость, каково было благодарение Господу!

К несчастью, наш дорогой отец не смог разделить с нами эту радость, – печально вздохнул барон. – Он умер вскоре после того, как брат отплыл в Палестину. В последний свой час отец велел принести ему боевой меч и, хотя уже несколько дней почти не вставал, облачить себя в доспехи.

Вечером перед своей кончиной он отослал всех прочь, приказав прийти утром, после третьих петухов. Когда слуги вошли, они увидели старого рыцаря лежащим среди комнаты, сжимающим меч как бы для отражения удара. Вокруг все было изрублено и разбито вдребезги. Он умер, как и жил: всей своей жизнью являя пример рыцарской доблести. Он сражался со смертью до последнего своего издыхания, и – клянусь шпорами святого Георгия! – не думаю, чтобы для смерти это был легкий бой!

На этой торжественной ноте, прозвучавшей особенно мощно в полной тишине огромной залы, он замолчал и, подозвав виночерпия, наполнил кубок.

– Друзья мои! – При этих словах барон резко поднялся и высоко поднял пиршественную чашу. – Каждый, кто сидит сегодня за этим столом, знает, что нет на свете жребия более почетного, нет звания более высокого, чем звание воина. Оружие мужчины – залог его свободы. Защищать слабых и обездоленных – вот призвание его. Ибо воин есть воплощенное деяние Господне на земле, и пока меч его непоколебимо стоит против зла и дьявольских козней, дело Господа нашего победит. Так выпьем же за воинскую доблесть! За то, чтобы нам никогда не опозорить имени наших предков, за то, чтобы дети наши когда-нибудь тоже сказали о нас так, как сегодня мы говорили о наших предках! Да будет так!